2.04. Мертвые - детям не игрушки

Все знают, что спички детям не игрушка. И не стоит оставлять детей без присмотра рядом с включенными электроприборами, да и ножи и вилки тоже лучше припрятать понадежнее. Глаз да глаз за детками, пока они маленькие. Взрослея, они сами выбирают себе друзей и книжки по интересам, у них появляются секреты и другие, отнюдь не детские, увлечения и игрушки.

Впрочем, к сюжету это мало относится.

Почитание памяти предков живым нужнее, чем ушедшим. Кому-то достаточно хранить светлый образ родного человека в сердце, а кому-то необходимо установить кусок гранита на могиле, обозначая конечную веху жизненного пути.

Неопознанный городок так и остался бы лишь отражением в зеркале заднего вида Импалы, если бы Сэму не захотелось посетить могилу матери. Что-что? Вот и Дин удивился. Ведь у Мэри нет никакой могилы, потому что тело сгорело в пожаре дотла. А надгробный камень, установленный никогда-не-виданным-дядей, не вызывает никаких желаний или эмоций. (Интересный факт: значит, у Мэри был брат или кузен, которому она была так дорога, что он возвёл в её честь памятник над пустой могилой?) Помнится Сэм ещё в 1.03. отнесся с пониманием к людям, хоронящим пустые гробы, потому что живым нужна церемония прощания с близкими, чтобы поверить, принять и отпустить. Тем белее странной кажется его нечуткость, или наоборот, чрезмерное, до слепоты, внимание к состоянию Дина. Ему кажется, что он читает брата, как раскрытую книгу, даже усмехается на его «надуманную» историю с прОклятым местом. Ведь пока Сэм со скорбным видом и мокрыми глазами хоронил отцовские армейские жетоны под надгробным камнем, Дин обнаружил странную аномалию на совсем свежей могиле: абсолютно чёткий круг с мёртвой сухой травой внутри.

Мне нравится работа камеры, как она «вальсирует» вокруг Дженсена, следует за его взглядом, акцентируя наше внимание «от обратного», с объекта на реакцию. Как скоординирована работа оператора и режиссёра. Ну да, Ким Маннерс.

В начале эпизода я не узнаю Сэма. Для него, охотника со стажем, стоящими внимания кажутся не явные признаки сверхъестественного прямо под носом, а нервно-психическое состояние Дина, заслуживающее демонстративного проявления снисхождения и долготерпения. И он, конечно же, идёт с Дином к профессору местного университета, отцу погибшей в автокатастрофе девушки. Просто для того, чтобы брат мог убедиться, что ничего необычного в этом деле нет, и успокоиться, наконец. Даже сочувствие убитому горем отцу он выражает как-то уж слишком преувеличено. Традиционное в таких случаях сожаление, обычная вежливость. Просто слова, которые ничего уже не изменят…

«Я всё ещё продолжаю ей звонить. И только услышав в трубке гудки…» – безумно жалко этого разом постаревшего и сломленного человека. Очень хорошо воплощён актёром образ, не предполагающий никакого развития, а сиюминутно трагичный. Ни грамма фальши или перегиба.

Однако именно такая доверительно-открытая демонстрация чувств посторонним людям кажется Дину плохой игрой. Он и сам знает, как тяжело вот так внезапно потерять близкого человека. Сэм же смотрит на Дина, отбросив на миг маску преувеличенного сочувствия. Потому что в этих провоцирующих на откровенность словах неприкрытая боль самого Дина. Это Сэм понимает. «Энджи была всем для меня. И теперь, когда её не стало, я сломался». Дин отводит глаза. То ли не в силах смотреть чужой «плохой спектакль», то ли играя свой «всё в порядке, меня это не трогает». Но Сэму именно его игра кажется плохой.

Сцена в номере мотеля после возвращения от профессора потрясает эмоциональностью актёрской игры. Сэм уверен, что смерть милой и положительной во всех отношениях девушки не могла породить мстительного духа, отравившего даже кладбищенскую землю. А ещё он уверен, что только желание отгородиться от мыслей о смерти родителей заставляет Дина придумать себе охоту на пустом месте. Да, долго ещё упоминание об отце будет вот так останавливать взгляд старшего брата. Словно болевой стопор. Броня от всего внешнего мира, чтобы не рассыпаться изнутри.

«Хочешь снова мне вмазать? Давай. Если тебе от этого станет легче» – обречённо и устало. Сильный ход, Сэм. Жертвенность на излечение. Может быть, и в этот раз сработает. Вот только Дин уже знает, что легче не становится. «Пойду выпью. Один» – хороший предлог избавиться от опеки чересчур заботливого братца.

Кредитка прекрасно заменила ключ от входной двери дома, где вместе с подружкой жила Анджела. Этот «Алан Стенвик – кузен Анджелы, которого отец девушки попросил забрать её вещи и дал ключи», просто мастер импровизации. А вот подружка оказалась плохой актрисой: ни одной слезинки, сколько не выжимай, и много «театральных» соплей. А всё потому, что ночью парень Анджелы Мэтт перерезал себе горло. Странно, что «кузен» нисколько не шокирован и даже не удивлён, хоть рассказчица вовсю старается нагнать ужаса. Но слушает внимательно, и вроде бы, заинтересованно. «А где живёт Мэтт?» – как-то даже слишком заинтересованно.

Чем Сэм занимался, пока его брат отсутствовал, мы не знаем, но заценить «Дом терпимости» с вывеской «НОТ ХХХ» ему явно не было суждено. Потому что «воображаемое» дело в свете разведанных Дином подробностей стало приобретать вполне реальные черты: даже если допустить,  что гербарии в горшках и дохлые золотые рыбки в придачу встречаются в домах добропорядочных горожан сплошь и рядом, то не каждый день преследуемые видениями мёртвой подружки парни перерезают себе глотки. Ну вот, и до Сэма,наконец, дошло-доехало.

Лучшие друзья некоторых девушек, нет, не бриллианты, а дневники. Многое можно узнать, если конечно, подвернётся случай стащить этого «исповедника». «Группа поддержки» в лице изображающего сочувствие Сэма и бодро улыбающегося Дина идут утешать второго лучшего друга Анджелы, Нила. Того самого, который несколькими днями ранее лечил её разбитое сердце. Оказывается, в ночь трагедии Анджела застала Мэтта с другой девушкой. Вот Мэтт и покончил с собой, от чувства вины, не иначе.

Теория о мстительном духе подтверждается и, возможно, со смертью Мэтта эта история и закончится, но уж лучше наверняка – сжечь кости. «Дамы вперёд» означает, что сегодня Сэму придётся поднимать крышку гроба со свежевздувшимся трупом. Он молча, без обычных шутливых препирательств, принимает эту епитимью. Но выражение страдания и отвращения на его лице быстро меняется на недоумение: гроб пуст. Драная обивка и странные символы на внутренней стороне досок моментально приводят Дина в состояние боевой готовности. А вот теперь это наш Сэм: похоже, к нему вернулось настоящее чувство сопереживания. «Только не горячись, ладно?» Ох, не напрасны его опасения.

Символы, срисованные с гроба – часть древнегреческого некромантского ритуала. И именно такие символы привлекли внимание Дина на обложке книги в доме профессора Мэйсона ещё при первом посещении. Второе пришествие «друзей Анджелы» оставляет несчастного отца в предынфарктном состоянии, потому что Дина, мягко говоря, сильно заносит. Он говорит быстро, резко, зло, переходя на крик, обвиняя и угрожая. Многое можно отдать, чтобы снова увидеть любимых близких, но ни у кого нет права совершать такое. Потому что существо, которое этот отчаявшийся старик вернул с того света, уже не Анджела. «Мёртвое должно оставаться мёртвым!»

Только благодаря Сэму удаётся избежать кровопролития, но не насилия. Уведя брата от греха подальше, он пытается докричаться до его разума, обратить внимание на ненормальность его депрессивного состояния. Ведь если бы не это реальное дело, Дин всё равно нашёл бы, кого убить. «Мы уже потеряли папу, маму, я потерял Джессику. А теперь я должен потерять и тебя?!» Знаете, в этом сериале не бывает лишних или незначительных реплик. Как-то не по себе от этих слов…

Мозговой штурм на тему «кто вернул Анджелу» продолжается в номере антитабачного и довольно приличного мотеля «Розовая жемчужина». Раз это не отец, значит Нил. Поверенный в сердечных делах, утешитель и ассистент доктора Мэйсона с правом доступа к его библиотеке.

Один дневник хорошо, а два лучше. В отцовском описана куча способов убить зомби, правда, их так много, что глаза разбегаются. Поэтому воспользуемся проверенным – серебряные пули должны сработать.

Мне нравится, как поставлена сцена, когда братья вламываются в дом Нила. Дин с пистолетом наизготовку грудью загораживает следующего за ним Сэма, отодвигаясь слегка, чтобы тот смог занять прикрывающую позицию перед дверью в подвал. Чёткая, слаженная работа. По давным-давно установленным правилам, негласному расчёту на первого и второго. Без слов. Взгляд глаза в глаза. Контакт.

Предполагаемое логово зомби пусто. Если она не пошла по магазинам, то вполне возможно, отправилась по чью-нибудь душу. И, к сведению Сэма, для измены обычно необходимы двое. Помнится, подружка уж слишком убивалась по Мэтту.

Девицу они спасти успевают, но вот облом - серебряные пули зомби не убивают. А в скорости и ловкости она даст фору многим живым легкоатлетам.

Самое время поговорить с Нилом. Мы-то уже знаем, кто истинный виновник в возвращении мёртвой зазнобы. Что-то он совсем не выглядит счастливым, получив предмет своего воздыхания в единоличное пользование, видимо, не на такой результат рассчитывал или не тем местом думал.

«Я слышал, некоторые на всё готовы, чтобы заполучить девушку, но ты… Ты перещеголял всех». И ещё один перл: «У твоей подружки истёк срок годности, а спятили мы?». Вообще вся сцена психологической обработки некроманта-самоучки достойна отдельного упоминания. Падалеки здесь дали немного отдохнуть, оставив его Сэма в арьергарде подавать обличительные реплики. А вот другие двое… В компании Эклза да под руководством настоящего мастера заиграет и валенок. Нила, полуживого от страха за дело рук своих, но упрямо продолжающего мычать свою песню, даже жаль. Осветителю сцены – премию. За игру света и тени на лицах, за смену акцентов «глаза-губы» в момент, когда Дин наклоняется к парню и предупреждает не делать резких движений. Ибо, каким бы идиотом не оказался Нил, но Винчестеры спасают людей, не взирая на лица, умственные способности, склонность к вранью и сексуальные предпочтения. Кто ж виноват, что Анджела оказалась хитрее, догадливее и проворнее своего друга. Вот ведь, никакой благодарности к тому, кто поднял её из могилы. Только обострённый инстинкт самосохранения и программа на устранение опасности.

Заманить зомби на кладбище – лишь полдела. Убить его можно только в собственной могиле. Вроде бы. По одной из легенд.

К счастью для Винчестеров, этот способ оказался действенным. Правда, Сэм, как приманка для «плохо разбирающихся в парнях девиц», сам оказался на волосок от смерти и чуть не повторил судьбу Нила. Ещё никогда выражение «загнать в гроб» не звучало так буквально. Дин как опытный гольфист, несколькими точными выстрелами доводит разъярённую Анджелу до лунки-могилы и, соскользнув следом, всаживает кол в сердце. «Мёртвое должно оставаться мёртвым!».

Последнее похлопывание лопатой по засыпанной могиле: покойся с миром, Анджела. Теперь уже навечно, лады? Им больше нечего делать на кладбище. Сломанную руку и уязвлённое Сэмово самолюбие лечить будут потом. Лёгкость и непринуждённость братских подколок на минуту создают ощущение «всё в порядке». У самой дороги Дин замедляет шаг и оборачивается. Ох, ты ж! – буквально врезаешься в его плечо, напоровшись на взгляд, полный тоски и боли. «Мэри Винчестер. 1954-1983».

«Хочешь немного задержаться?» – понимающе, с сочувствием. «Нет» – твёрдо, односложно, чтобы голос не дрогнул. Это ни к чему – её всё равно здесь нет. Скорбеть у куска гранита – напрасная трата времени. Боль, что он носит в себе, не зароешь под надгробным камнем.

Пустынная трасса где-то в горах, ровное полотно дороги, взметнувшиеся в синее-синее небо ряды сосен по обеим сторонам. Жёлтая двойная сплошная прямо на зрителя. Импала сворачивает на обочину, камера «прослеживает» её траекторию и чуть не подныривает под левое переднее колесо. Такая, в общем-то, незначительная сцена, всего лишь тормозит машина, но я готова бесконечно любоваться красотой момента в восхищении от закадровой работы.

Мы уже привыкли, что почти каждый эпизод завершается душераздирающим многоточием. Фирменный почерк режиссёра – максимально крупные планы. При которых невозможно солгать или схалтурить.

И я верю. В слёзы Дина, когда нет больше сил сдерживаться, скрывать чувства, когда каждый новый день, как напоминание о потерях. В слёзы в глазах Сэма, когда боль и трагедия всё же общая, но болит не только за себя, но и за близкого человека.

Оба актёра справились на «отлично», но, бесспорно, сцену сделал Дженсен, буквально проживший её трагизм.

У каждого есть свой предел выносливости. Человеку противоестественно быть несгибаемо сильным, и иногда только проявление слабости позволяет найти в себе силы двигаться дальше. Дин… Он не смотрит на брата. И он извиняется. За своё поведение. И за отца, который умер из-за него. Это ведь для нас данный факт не тайна. А для Дина это страшная догадка на грани уверенности. Невыносимое чувство вины и отчаяния. Да-да, потому что там, в больнице, он чудесным образом поправился, а через пять минут отца не стало. Он не должен был возвращаться. Это не правильно. «Мёртвое должно оставаться мёртвым». Вот, что он чувствует.

Так разве есть на свете слова, которые могут это исправить?

Вопрос пронзительной нотой повисает в напоенном солнцем и хвоей воздухе.

Двое, прислонившиеся к капоту Импалы. Кажется, что всего двое против целого мира. А под ногами – в неизвестность – дорога под уклон, как аллегория всей их жизни.

— Lirica