Ночной кошмар 
ГЛАВА 25
Курт Махалек держал сердца в банках, потому что эти сердца были тотемами. Они вмещали таинственные силы тех, кому раньше принадлежали. Но чтобы эти силы перешли к нему, приходилось забирать сердца у живых людей. Его так называемые жертвы не понимали своего высшего предназначения, так что приходилось им все детально разъяснять перед тем, как вырвать все еще пульсирующий орган из груди. Чтобы стать неуязвимым и бессмертным, нужно было собрать двенадцать сердец, но ФБР схватило его после седьмого дополнения к коллекции и все сердца отобрало. Невежественные, они просто ничего не понимали. Получается, когда он сбежит из своей одиночки, придется собирать коллекцию с нуля. Он потерял все накопленные мистические силы, когда его поймали и отобрали тотемы. Запертый в своей камере в крыле федеральной тюрьмы для особо опасных преступников, он спал и видел во сне день, когда он восстановит таинственную энергию. Когда он соберет свою дюжину, то покажет им истинное могущество. Во сне он снова видел своих жертв, каждую из них, и улыбался приятным воспоминаниям. Они кричали, когда сила покидала их тела и перетекала в сердца, попадая ему в руки. К тому времени, как жертвы затихали, их сила уже была в его распоряжении, и его распирало от возрастающих возможностей. Предпочитая видеть во сне и фантазировать о будущих жертвах его величия, он не мог контролировать подсознание. Ну и пусть. Заново переживать свои так называемые преступления было приятно, краткий отдых для разума. Ему никогда не снились кошмары, потому что он не боялся никого и ничего...
Но внезапно сон перестал быть приятным. Он склонился над своей четвертой жертвой – молодой мамочкой-наседкой, которая умоляла отпустить ее, обещала, что никому не расскажет, если он ее просто отпустит, когда заметил окруживших их людей. Неправильно. Каждая жертва требовала предельного сосредоточения для передачи энергии сердца в момент смерти. Он никогда никого не допускал к своим священным обрядам. Но почему-то, хотя он чувствовал, что человеческий круг смыкается, он не мог никого разглядеть. Он вонзил охотничий нож в грудь мамочке, насладился коротким воплем первобытной силы, проложил путь к бьющемуся сердцу и...
...проснулся на койке под тусклым светом в своей одиночной камере.
Но он был не один. Остальные выстроились здесь полукругом, их одежда была запятнана высохшей кровью, помята и заляпана грязью неглубоких могил. А в центре семерки стояла та самая молодая мамочка-наседка, в разорванной, пропитанной свежей кровью блузке, и алые капли из зияющей в груди дыры падали на пол камеры.
- Нет, - сказал он. – Вас тут не может быть. Никого. Я взял вашу силу.
Они все шагнули к нему – расширенные от ярости глаза, оскаленные зубы, слюна и брызги крови на подбородках. Они, как один, подняли руки, и у каждого был мясницкий нож.
- Нет, это неправильно, - возразил он. – Это лично и священно!
Мамочка вонзила нож ему в бедро так глубоко, что лезвие царапнуло по кости. Он зарычал от боли и оттолкнул ее, а она злобно улыбнулась и плюнула ему в лицо. И словно это был какой-то знак, остальные шестеро бросились на него: ножи взлетали и опускались, вонзались в плоть, полосовали ему руки и ноги, один нож вонзился за ключицу и проткнул легкое. И хотя он был силен, они взяли количеством. Каждый его пинок и толчок, каждый удар они встречали ударом пронзающей плоть стали. Они сгрудились над ним и спихнули с койки. Он свернулся клубком, прикрыв руками лицо и голову, но они били и били, и с единодушной жестокостью вспороли живот, а потом запустили могильно-холодные руки в его тело, вырвали хищными пальцами внутренние органы и раздавили в кулаках.
А сердце приберегли напоследок.
В комнате отдыха закусочной «Тако Тэрис», расположенной в южной части города, Майк Кеоган откинулся на спинку стула, упершись в стену, забросил скрещенные в лодыжках ноги на стол и сунул вкладыши в уши, отрегулировав звук на айподе так, чтобы заглушить обычную суету в ресторанчике быстрого питания. Он настроился извлечь из пятнадцатиминутного перерыва максимальную пользу. Прошлой ночью он не спал почти до рассвета: болтал по телефону с подружкой, которая крупно поссорилась с родителями, вернувшись домой слишком поздно. После долгого дня он устал, ныли ноги, щипало в глазах. Скрестив на груди руки, он закрыл глаза и задремал, а Джонни Кэш[1] выводил в наушниках «Ring of Fire». Ему приснился черный дым от костра, но когда он поискал взглядом пламя, то продолжал видеть только дым, зависающий в воздухе, словно ядовитые облака. Что-то было не так в черных облаках, но причина ускользала. Постепенно Майк осознал, что кто-то дергает его за коричневую форменную рубашку.
- Пару минуток, - пробормотал он.
Дергать не прекратили. Он попытался раздраженно смахнуть чужую ладонь, но что-то показалось странным. Под пальцами вместо кожи или одежды оказалась шерсть. Кое-как очухавшись, он понял, что тянут и дергают с обоих боков. Что-то легонько пихало в грудь и руки, даже в ноги. Стряхнув тяжесть с левой руки, он вскрикнул и отдернул ладонь: что-то укусило его.
- Какого черта?
Открыв глаза, он увидел десятки черных глазок-бусинок, что таращились в ответ. Крысы... по всему телу. Они карабкались по его туловищу, дергая розовыми носами и сверкая острыми зубами. Завопив, он конвульсивно дернулся, отчего наклоненный стул завалился назад. Майк тяжело ударился затылком о линолеум, и в черепе будто вспыхнуло. Спустя момент крысы облепили его. Он отчаянно огляделся и увидел, что крыс сотни – наводнивший пол живой поток чумазой шерсти. Он поднялся на четвереньки, раздавив несколько крыс, а остальные кусали его за руки, шею и уши. Когда он с трудом встал и поковылял к двери, крысы покрыли его тело живой шубой, вгрызаясь в обнаженную плоть. Три подобрались к затылку, одна сунула голову ему в рот и, когда он попытался завопить, вцепилась в язык. Он бешено мотнул головой, выплюнул тварь, как окровавленный комок жевательного табака, и ударился всем телом о дверь. Несколько крыс отпали, а остальные полезли вверх по кроссовкам и под штанины, глодая голени и икры. Он сражался с дверной ручкой, а крысы по кусочкам рвали кожу с тыльной стороны ладони. Дверная ручка стала скользкой от крови, но, в конце концов, ему удалось повернуть ее и ввалиться в кухню.
Выстроившиеся за заказами посетители заметили Майка, облепленного голодными крысами, прежде чем его коллеги, и дружно бросились к выходу. Девочка-подросток, пятясь, снимала видео на телефон. Но когда через открытую дверь из комнаты отдыха в зал хлынул поток крыс, крики переросли в пронзительные вопли и оставшиеся посетители, отталкивая друг друга, поспешили к дверям. Некоторые, сбитые с ног напирающими сзади, сами стали жертвами крыс. Коллеги Майка среагировали на несколько секунд позже посетителей. Гэйл только что подняла из фритюрницы наполненную картофелем фри металлическую корзину. Увидев Майка, она завопила и бросила корзину в него. Брызнувший оттуда раскаленный жир обжег ему лицо, зато заставил отцепиться двух крыс, которые вгрызались в щеки, и еще одну, которая через ухо пробиралась к правому глазу.
- Помогите! – крикнул Майк.
Джимми, который состоял в школьной легкоатлетической команде, перескочил через стойку и, опрокинув полки со специями, приземлился на четвереньки перед автоматом с безалкогольными напитками. Крысы, покрывшие пол живым ковром, начали карабкаться по его рукам и ногам.
Худая от природы Гэйл попыталась выбраться наружу через подъездное окошко[2]. Она, по-змеиному извиваясь, протиснулась в неширокий проем, но бедра не прошли. Повиснув в воздухе наполовину в закусочной, наполовину на улице, она начала вопить от ужаса.
Альберт, ночной менеджер, с выражением непостижимого ужаса на лице попятился, споткнулся, попытался опереться на что-нибудь и угодил руками в горячий гриль. Вскрикнув от боли, он метнулся в другую сторону, сорвал обожженными руками телефонную трубку и набрал 911, продолжая пятиться от Майка и не обращая внимания на беспомощные вопли Гэйл. Но он наступил на разбросанную по полу картошку, поскользнулся и ударился лбом о край стойки. К тому времени, как по телефону осведомились о причине вызова, Альберт уже был без сознания. Когда вопрос повторили во второй раз, крысы, полностью игнорируя кучу жареного картофеля, хищно обгрызали ему лицо.
Когда Альберт случайно обжег руки, у Майка возникла идея. Он шлепнул облепленные тварями предплечья на гриль, наслаждаясь жалобным писком подпаленных на раскаленном металле крыс. Освободив руки, он споткнулся об Альберта и стряхнул крыс с ног. Одно веко пришлось держать закрытым, чтобы крыса, кусающая нежную кожицу, не добралась до глазного яблока.
Гэйл отчаянно сучила ногами и вопила, хотя крысы еще не перебрались через стойку, и никто на нее не нападал. Придержав девушке ноги, Майк выпихнул ее в окошко. С воплем и сорвавшимся ругательством она неуклюже вывалилась на улицу, но, по крайней мере, сумела сбежать. Зная, что Гэйл никогда не расстается с мобильным, Майк мысленно взмолился, чтобы она вызвала подмогу – как только перестанет биться в истерике.
Он попытался окликнуть девушку, но вместо голоса вышло бульканье: две крысы рвали ему горло, и кровь стекала по переду рубашки. Слишком много крови. У Майка кружилась голова, он с трудом держал равновесие. Увидев болтающуюся на проводе телефонную трубку, он проковылял к ней и упал на колени. Трубка лежала в его ладонях, но пальцы не двигались, словно онемели. Наклонившись, он попытался позвать на помощь, но с губ не сорвалось ни единого слова. Вокруг темнело, будто тускнел свет ламп, пол под ним вращался, а потом он уткнулся щекой в липкий от теплой крови линолеум. В ночи, слишком далеко, чтобы что-то значить, завыли сирены. По шее скользили крысиные хвосты, холодный нос ткнулся в окровавленное ухо.
На Майка опустилась темнота и напомнила о тех черных отравленных облаках...
